Открытие нового симфонического сезона с новым дирижером

Наверное, каждого, кто проходил мимо красной концертной афиши и замечал: «Г. Малер. Симфония № 5», невольно распирала гордость от факта, что Ростовский оркестр под управлением нового главного дирижера Вадима Вилинова задает столь высокий старт симфоническому году.

Первый вечер 77-го сезона РАСО без музыковедческих вступлений и представлений нового «главного» (что странно, учитывая, пафос события) ознаменовался воодушевляющей музыкой увертюры «Карнавал» Дворжака. Как сказано в программке концерта, идея «Карнавала» — представить «панораму жизни» в цикле из трех увертюр (две другие — «Среди природы» и «Отелло»), всё же местами не хватало пиано, особенно в колористических soli. Хотелось большей тембровой дифференциации, тем более что карнавал предполагает театральность, даже персонажность, большей градуированности аффектов. Трудно создать образ, имея о нем лишь общее представление, всегда приходится быть готовым к своему «solo» и помнить не только о чистоте звука, но и о том, что за этим кроется, то есть помнить, что играть. «Жизнь», вырванная из контекста «Природы» и «Любви» приобрела немного другую содержательную направленность, затмив по динамике Двадцатый концерт Моцарта.

На исполнение сольной партии был приглашен безупречный в техническом отношении пианист Андрей Писарев — лауреат международных конкурсов, заслуженный артист России, профессор Московской консерватории. В лестном отзыве А. Эшпая 28-летней давности сказано, что «стиль игры Писарева напоминает самого Рахманинова» и ему свойственны «благородство манеры исполнения, глубокий певучий звук, позволяющий раскрыть драматизм произведения». Но сегодня эти качества куда-то делись. В 1991 году, Андрей Писарев стал обладателем I премии на международном конкурсе им. В. А. Моцарта в Зальцбурге, а до того первая премия не присуждалась целых 40 лет. Одним словом, ожидали моцартовского гения во всей красе, а услышали формально-педантичного, ученически-прямолинейного пианиста и осторожничающий оркестр, которые не дали и помыслить о «жажде любви и светлой печали», как охарактеризован концерт в программке. Будто не договорившись «на берегу» о темпе первой части, оркестр занервничал на вступлении пианиста так, что потерял из виду дирижера, которому с трудом удавалось собрать фактуру в течение всего звучания. Лишь к началу побочной партии музыканты пришли в себя и фразы начали «дышать». Увы, А. Писарев не использует тембровое богатство рояля. Разработка первой части и середина второй были сыграны одинаковым звуком. Моцарт, конечно, классик, но вряд ли сухой педант, тем не менее, все красивейшие лирические партии прозвучали холодно. Окончания фраз — все как будто под линеечку. В «инструментальном отражении „Дон Жуана“» (снова цитата из программки) — самой интригующей оперы Моцарта, самой загадочной и драматической, есть где развернуться фантазии исполнителя-интерпретатора. Но не в этот раз.

Гвоздем программы стал, конечно, Малер. Студенческий народ набился на балкон, да и в партере стало тесно ко второму отделению. Пятая Малера — это культурное событие. Еще за три дня до концерта, на специально устроенной встрече можно было увидеть дирижера на расстоянии вытянутой руки, расспросить о тонкостях его нелегкого дела, увидеть, как работает дирижер с оркестром, услышать, насколько адекватен художественным задачам этот коллектив и т. д., словом, узнать процесс «изнутри». Уже тогда Вадим Евгеньевич признался, что «Малер — сложная музыка, она требует подготовленного слушателя, которого надо воспитывать». Перед началом сезона времени у оркестра немного больше чем обычно, это и подтолкнуло на выбор такой программы. На вопрос о своей концепции в этом шедевре главный дирижер ответил, что стремится, «прежде всего, донести до слушателя то, что написано в нотах, ведь именно так можно наиболее точно раскрыть композиторскую идею, а не навязывать музыке свои представления».

Публика словно изголодалась по такой музыке. То и дело перед началом отделения слышалось: «моя любимая симфония...», «это же Пятая Малера!». И, конечно, симфония такого масштаба — настоящее испытание для настоящего дирижера.

Совершенно очевидно, что дирижер слышит полифонию, он знает, про что эта музыка, держит в напряжении слушателя, раскрывая фабулу постепенно. Ему хватает времени на то, чтобы обратиться к разным тембрам, разным динамическим планам, играть красками настроений и тембров в одновременности (это было слышно и на открытой репетиции). Он слышит — и требует этого от оркестра, что подразумевает полное исполнительское доверие и мобильность, реактивность коллектива, чего ему во многом не хватило. Особенно в последней части. Было слышно, что все устали, что «веселье, солнечный свет и ликование» — слишком большая роскошь после почти двух часов музыки.

В знаменитом Adagietto хотелось большей отдачи от оркестра; было ощущение, что дирижер тащит на себе весь состав. Духовая группа была в целом очень аккуратна, особенно в третьей части. В первой части маэстро особое внимание уделил тембрам струнных, благодаря чему добился особой эмоциональной красочности, звучания страстного и в то же время приглушенного. Все оттенки звучания — матовые, открытые, благородные, все нюансы настроений воплотились вполне убедительно.

Такая программа — по-настоящему смелая заявка на будущее, на открывающуюся новую страницу жизни коллектива.

Александра Федина